по правде говоря, иногда я сбиваюсь со счёта, вспоминая данные мною клятвы. я клялся хранить верность своей жене, трудиться во благо народа, хранить память о тех, кого больше нет, воспитывать детей достойными членами общества, заботиться о них. я никогда не клялся любить кого-то, потому что любовь — это больше, глубже, понятие более обширное, чем клятва. мне приходится давать разные клятвы и любовь никогда не будет на этом уровне, она выше. только об этом нужно помнить. на фоне обещаний и клятв, которые слышат все, важно не потерять то, что слышат некоторые — твоя семья. помимо торжественных клятв, я обещал быть мужем и отцом, обещал семью, которая ничем не отличается от других.

зима в этом году выдалась ранняя, суровая, чуждая совершенно городам на побережье, словно дикий зверь вырвался из заточения заснеженных, андоррских гор. привычные тринадцать градусов тепла опустились до девяти, синоптики говорят, что это нормально, подобные явления неизбежны каждые пятьдесят лет. похоже, настал тот самый пятидесятый год освобождения дикого ветра, пробирающегося во все щели, стылого, острого воздуха, влажного снега, который не задерживается на земле, таит мгновенно. вечера начали подкрадываться незаметно и намного раньше, чем обычно; каждое утро мрачное, по небу плывут тяжёлые тучи, то свинцовые, то сине-зелёные, точно перемешанная акварельная краска. лёгкая синеватая дымка застыла в воздухе, и, если верить прогнозам, улетучится, когда потеплеет, когда распустятся первые цветы, ознаменовывая приход весны. пожалуй, многие будут ждать весну в этом году с нетерпением; холод непривычен для местных жителей, герона ассоциируется с теплом и солнечным светом, рассыпающим повсюду золото. отголоски настоящей зимы во всей красе и полноте кажутся чем-то нереальным, будто аномалия или надвигается апокалипсис.

— что? вы серьёзно? — направляясь в сторону кабинета, он оборачивается, кидает мельком насмешливо-недоуменный взгляд на следующих за ним. качнув головой, самостоятельно открывает дверь. брови нахмуриваются невольно, день сегодня не из лёгких.

— серьёзно, на набережных не раз замечали чудаков с табличками “конец света скоро”, — парень лет двадцати восьми останавливается перед рабочим столом, складывая перед собой руки. иногда приходится приносить в этот кабинет самые нелепые новости, и быстрее чем те появятся в интернете.

— давай на этом остановимся, — вскидывая обе ладони он занимает своё место, — пока это не грозит переворотом или чем-то ещё, пусть развлекаются.

— мы проверяем их на всякий случай, чтобы избежать террористических актов, — вступает в разговор другой мужчина.

— на данный момент террористические акты мы получаем со стороны моря. поверьте, куда опаснее море чем эти люди с табличками. людей опять накрывает.

— боже, опять? — будто не веря и разочаровываясь услышанным одновременно, смотрит на обоих умоляющим взглядом. они, конечно же многое пытаются контролировать, но обуздывать стихию ещё ни одно государство не научилось.   

— опять! волны до пяти метров, иногда выше. мы получаем жалобы, туристы боятся, туристическая область сейчас очень страдает. буквально вчера волна накрыла группу туристов, один проснулся с жаром, положили в больницу.

— может быть, закроем набережные на время?

— нет, — рэнсом резко качнёт головой, звуча не менее категорично, — никто не просит их гулять по набережным в это время. пусть герона отдохнёт от туристов, мы все устали, согласитесь.

— но, нам нужны средства чтобы починить разбитые волнами фонари.

— да, конечно, мы не оставим их в беде. вы свободны.

рэнсом выдыхает шумно, позволяя себе расслабиться на некоторое время, откинувшись на спинку кресла. перед ним на столе покоится синяя папка, каждый лист спрятан в гладкий, прозрачный файл. ознакомиться необходимо безотлагательно. оставляя позади концы света и разбитые фонари, тянется рукой к столу, не желая перебарывать себя и отрываться от неожиданно очень удобной спинки.

реми топчется на одном месте продолжительное время, может быть минут двадцать-тридцать; неспешно-нерешительно поднимает руку и в самый последний момент отдёргивает — рука безвольно падает, болтаясь в тёплом воздухе. слабак. где-то позади слишком громко перемещается стрелка часов, впрочем, как и все стрелки всех часов во дворце. экономии ради в коридоре приглушённый свет, тёмно-янтарный, блёклый, только добавляющий нерешительности. закусывает нижнюю губу, покачивается — с пятки на носок и обратно, сжимает пальцы в кулаки. дважды слабак. эти кулаки ничего не стоят, сдачи не дашь, дельных разборок не устроишь. иногда очень хочется проснуться взрослым чтобы окружающие воспринимали всерьёз, чтобы была сила постоять за себя или хотя бы открыть дверь. только просыпаясь каждый день он видит в отражении зеркала типичного подростка: лицо, осыпанное прыщами (мама говорит, что пройдёт), длинные руки и худое, вытянутое тело (папа говорит, что все подростки сталкиваются с этим), растянутая футболка, свисающая нелепо. в отражении далеко не взрослый, хорошо сложенный человек, не страдающий от прыщей и прочих подростковых неприятностей. вдох-выдох. очередная попытка. протягивает руку и на этот раз дверь раскрывается сама по себе, он лишь хлопает длинными ресницами, доставшимися от отца, и едва успевает ускользнуть в сторону. прижимается к стене затаив дыхание. дверь открылась изнутри. по коридору разносится эхо шагов и мужских голосов; он видит только отдаляющиеся спины и облегчённо выдыхает, оставшись незамеченным. реми не может объяснить самому себе почему боится, почему не может просто зайти в кабинет, просто вежливо поздороваться с людьми, которым смелости в отличие от него хватает заходить туда. дверь осталась приоткрытой, словно знак что самое время прошмыгнуть внутрь, более удачного момента не представится. ухватившись за дверную ручку, он заходит и взгляд сразу же падает на отца, сидящего в кресле с синей папкой в руках.

— привет, пап, — кидает отчасти неразборчиво, не разделяя слов паузой или интонацией. окидывает беглым взглядом знакомый кабинет и скидывая с плеч шлейки портфеля, проходит дальше. здесь всегда будет пахнуть чаем из роз, мятой, бумагой, древесиной и любимым отцовским парфюмом. родной аромат, словно закутываешься в тёплый плед и никакой холод тебе не страшен, никто не способен до тебя дотянуться, ни один из твоих обидчиков.

— при-ве-т, — задумчиво растягивает он, что выходит машинально. наступает тишина, вряд ли рэнсом услышал собственный голос, а тем более чей-то посторонний. реакция запоздалая, спустя пару страниц отрывает взгляд от напечатанных строк и поднимает на сына, рассматривающего полки с книгами.

— занятия уже закончились? — спрашивает с некоторым удивлением. реми кивает головой и взглядом указывает на окно за спиной отца.

обернувшись мигом, рэнсом с ужасом застаёт мрачную картину, словно холст, заляпанный оттенками синего и серого. сгущаются сумерки, ветер сгибает силуэты раскидистых ветвей на деревьях, накрапывает мелкий дождь, грозящийся обернуться ливнем ближе к ночи. казалось, час-полчаса назад небо за окном было светло-серым, намекая на спрятанное под пеленой солнце. время беспощадно и становится беспощаднее с каждым днём.